Неудавшиеся каникулы

В тот год жители нашего села ждали весну, как никогда. Второй год продолжалось переселение, дел было невпроворот. И весна набирала ход, оправдывая эти надежды. Снег стал рыхлым и неопрятным, потерял былую привлекательность .Уже появилось несколько пригорков, которые тут же облюбовала детвора. На небольших подсохших клочках земли мальчишки играли в «ножичек», девчонки-в классики. Из-под накатанного санями снега на дорогах в разгар дня пробивали себе путь к реке ручьи. Мороз продолжал хозяйничать только ночью, и к утру с крыш вместо капели свисали длинные аппетитные сосульки. Я училась в третьем классе. До завершения самой продолжительной четверти оставалось чуть меньше месяца. Мы готовились в школе к проверочным контрольным работам по арифметике и письму, подчищали «хвосты», чтобы заслуженно и с хорошим настроением отдохнуть на предстоящих каникулах. В моей жизни ничто не предвещало плохого, когда на фоне всего вышеперечисленного я неожиданно заболела корью. Самыми тяжелыми стали первые дни, пока болезнь набирала »обороты». Держалась высокая температура, мне казалось, что дома очень жарко. Я бредила, капризничала, ничего не ела. Все неприятности, связанные со мною, свалились на плечи бабушки. Она металась между мной, братишкой и неотложными домашними делами, периодически укутывала меня в большой лоскут из красной материии. Кто-то из «знающих» соседей подсказал ей, что так скорее выступит сыпь, то есть болезнь достигнет пика и пойдет на спад. Конечно, брошенными мы не были, родители консультировались с врачом, контролировали течение болезни, но жизнь за пределами дома диктовала свое. Дело в том, что жили мы на квартире у соседки , которая на осень и зиму уезжала в город к детям. Наш родной дом к тому времени был разобран на бревна и перевезен на новое место жительства. Поэтому родители после основной работы пешком или на попутном транспорте спешили туда и занимались строительством, иногда оставаясь с ночевкой. Мы, дети, видели их редко, общались они в основном с бабушкой поздно вечером. Независимо от этого здоровье мое поправилось, и я начала проситься у бабушки в школу. И этот день наступил. По такому случаю мама задержалась дома, сама тепло меня одела и, как я ни сопротивлялась, нарядила в валенки с галошами. Чтобы не застудить ноги и не получить после кори осложнение-так она объяснила. Дослушав последние наставления, я впервые за несколько дней вышла, наконец, за пределы двора. Истосковавшаяся по общению со мной верная подруга Любка уже ждала на улице. С радостными чувствами от солнышка, весны и встречи друг с другом мы направились в школу. Между местом , где мы жили, и школой простирался большой пустырь, формой похожий на прямоугольник, окруженный со всех сторон домами. Когда-то здесь также тесно стояли дома, но в неустойчивые годы революций, гражданской войны и коллективизации люди разъехались, оставшиеся постройки растащили на дрова. Так постепенно и образовался пустырь с округлыми воронками от былых жилищ. С параллельной пустырю улицы хозяева продлили огороды, разделенные плетнями, но большая часть пространства летом покрывалась плотным ковром из птичьего горца, на котором паслись и резвились козлята, телята, утки и гуси с выводками молодняка. В сезон затяжных дождей и таяния снегов вся площадь превращалась в огромную лужу, местами глубокую. Для начальных классов занятия в школе начинались во вторую смену. К этому времени дороги превращались в грязное месиво, а лед на пустыре покрывался водой. В школу мы с Любкой шли кружным путем через село по разбитой дороге. Идти в валенках с галошами да еще с налипшими к ним ошметками грязи было очень тяжело. Не меньшее неудобство доставляли подружке высокие резиновые сапоги, доставшиеся ей от старших сестер-они «бултыхались» на ногах и норовили остаться на дороге. Такая перспектива на ближайшее будущее нас не устраивала и, возвращаясь вечером домой, назавтра мы решили максимально сократить расстояние до школы и пройти по вмерзшим в лед плетням. Свой портфель я в школу не носила, за ним заходили по очереди две моих одноклассницы. Почему-то им это нравилось, а я особо не сопротивлялась. Так что исполнять задуманное мы с Любкой вышли налегке, с одним портфелем на двоих. Издалека нам казалось, что шагать по плетням будет легко и просто(как другие не догадались?) Но чем дальше мы уходили, тем больше трудностей возникало на пути. Первым при переправе пострадал Любкин портфель. Он вместе со всем содержимым быстро намок, потяжелел и оттягивал руки. Местами ненадежная изгородь ушла совсем под лед, покрытый водой. Колья , на которых держались плетни, поломаны, было скользко и мокро, а ухватиться не за что. Иногда лед проваливался под нами, но возвращаться было поздно, и не имело смысла проделать уже пройденный путь еще раз. Добрались мы до «суши» совершенно обессилевшие и по уши мокрые перед самым звонком на первый урок. У обеих в обуви хлюпала вода. Мы учились в разных классах, и я не знаю, каким способом сушились Любкины сапоги и учебники с тетрадями, но мои валенки с галошами учительница положила сушиться в еще теплую печь. Четыре урока я просидела безвылазно за партой в мокрых штанах и чулках. После занятий мы возвращались уже по дороге. Придя домой, я быстро сменила школьную одежду на домашнюю, повесила над печкой досушиваться чулки и штаны. Бабушка ничего особенного в моем поведении не заметила, родителей не было. Мы поужинали, я сделала письменные задания и, раньше обычного, легла в постель. Ночью я проснулась от суеты вокруг меня. Вовсю горела лампа, никто, кроме брата, не спал. У меня вновь обнаружилась высокая температура, родные не понимали, в чем причина и не знали, что делать. Поили жаропонижающим и ждали утра, чтобы обратиться к врачу. Но утром температура снизилась до нормальной, меня решили не трогать, дать отлежаться и в школу, естественно, не пустили. Немного успокоившись, родители ушли на работу. Я долго спала, а когда проснулась, то не могла встать на ноги. Как говорила бабушка, они у меня «отнялись». Осложнение, которого так боялись, все-таки случилось нашими с Любкой стараниями. Я снова сидела и лежала в изоляции от внешнего мира. Передвигаться самостоятельно не могла, и бабушка носила меня на руках. Приходила знакомая медсестра, ежедневно делала назначенные доктором уколы, массаж, специальные упражнения. Благодаря принятым мерам постепенно к ногам возвращалась чувствительность, они стали подчиняться мне. На весенних каникулах (и не только) пришлось вместо отдыха трудиться до слез и учиться ходить заново. У Любки в одиночестве эти дни, можно сказать, прошли впустую. Она издалека, пользуясь слухами, следила за моим выздоровлением, в гости не приходила-опасалась бабушкиных нравоучений. Очевидцы нашей эквилибристики на плетнях все-таки нашлись и обо всем поведали родителям. Н. Деревенская